Он-лайн издание журнала "Театрал" опубликовало интервью Даниила Страхова на своем ресурсе.
ДАНИИЛ СТРАХОВ: «ТЕАТР – ЭТО НЕ НОВОСТИ В ПРАЙМТАЙМ»
ПЕРСОНА 4 ЯНВАРЯ 2018 12:00 МАРИЯ МИХАЙЛОВА. ФОТО: ВЛАДИМИР КУДРЯВЦЕВ
В новом году Даниил Страхов сыграет заглавную роль в «Евгении Онегине» - спектакле, который в каком-то смысле является продолжением уже ставшего популярным музыкально-поэтического проекта «Магия музыки, магия слова».
– Даниил, как вам кажется, почему сегодня вновь возникает интерес к музыкально-поэтическим композициям?
– Композициям? Нет, это будет полноценный спектакль. Поэзия со сцены меня никогда не интересовала как зрителя, но, когда возникло это предложение, оно меня сразу завлекло, как участника. Компания оказалась дружеской и теплой, и после проекта «Магия музыки, магия слова», где в течении двух часов со сцены звучит оригинальная музыка Алексея Айги, стихи Давида Самойлова, Иосифа Бродского, Саши Черного, Бориса Рыжего, Бориса Пастернака и многих других, это сотрудничество показалось мне (и не только мне) столь перспективным, что возникла идея сделать «Евгения Онегина».
Вообще традиция воплощения «Онегина» в опере, если говорить про музыкальную составляющую, существует по каким-то определенным, уже устоявшимся законам, а нам захотелось подойти к этому произведению иначе. Сейчас мы в середине этого процесса, и сложно говорить о том, каков будет результат. Еще не вполне понятно, как мы все это совместим с видео-историями, которые специально снимаем для спектакля и насколько все это будет органично, чего бы, конечно, очень хотелось, и к чему мы очень стремимся.
– Можно сказать, что это некий коллективный труд?
– В конечном счете – да. Это компания единомышленников, которые каким-то волшебным образом (я сужу по «Магии») не превращаются на финальной стадии в «лебедя, рака и щуку», не тащат все это в разные стороны и не разваливают историю. Парадоксальным образом она собирается в нечто целостное. Несмотря на то, что у нас нет жесткого режиссерского диктата со стороны Наташи Семеновой, и, несмотря на то, что мы все люди очень разные. Изначальный выбор Сергея Шнырева на роль Ленского был для меня неожидан. Выбор Иры Пеговой на роль Татьяны – парадоксален. Но потом мне показалось, что как раз в здесь может прятаться решение.
И вовсе не значит, что это материал «на сопротивление». Это, в первую очередь, история не про XIX век, это не история «в кринолине», напротив, это история современных людей, живущих в современном мире, которых любовь и обстоятельства жизни разорвали на части. Это история не про неких условных и абстрактных прадедов, живущих какими-то своими страстями. Нет, «Онегин» – это история про нас.
– Все остальные участники проекта - актеры МХТ, не трудно было влиться в эту «команду»?
– Я об этом никогда не задумывался. Так сложилось, не более того. Мы все – «из одного цеха».
– Алексей Айги уже написал музыку к этой истории?
– Пока таится. При всей своей простоте и демократичности в общении, это космический человек. И с ним очень комфортно работать. Он – насколько прост в общении, настолько и талантлив.
– Смотрели ли вы другие современные постановки «Онегина»?
– Для меня первоисточник – самое главное. А литературоведение – возможное подспорье. Это мне скорее важно, чем чье-то сегодняшнее прочтение. Зачем мне записывать себе на подкорку чужие удачи и промахи? Мне, в этом смысле, достаточно работы с текстом и с самим собой.
Я не люблю ходить в театр, в кино.
В театры ходить иногда просто необходимо, особенно когда приезжают те режиссеры (на Чеховский фестиваль, допустим), которых по-иному увидеть, практически невозможно, и конечно, ты пользуешься этим случаем, несмотря на дороговизну билетов. Но вообще, я – домосед, и не люблю шумное общество.
– Готовясь к «Онегину», вы читали «Прогулки с Пушкиным» Синявского или при подготовке к роли не «заходили» так далеко?
– Я, разумеется, читал «Прогулки с Пушкиным», комментарии Лотмана. И «В тени Гоголя» - когда мы семь лет назад выпускали «Ревизора» на Малой Бронной. Я, действительно, люблю заходить в материал с хорошей «артиллерийской» поддержкой серьезных глубоких авторов, которые на эту тему что-то писали.
Всем известно, что «Ревизора» Гоголь написал с подачи Пушкина. И «В тени Гоголя» – это была одна из тех книг, которая навела меня на мысль о том, чтобы заканчивать первый акт «Ревизора» и четвертое действие – отъезд Хлестакова – одной и той же видоизмененной репликой Александра Сергеевича: «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!» В устах Хлестакова эта реплика звучит так: «Я – Пушкин, я – сукин сын, я – человек». «Человек» - это я уже добавил от себя, потому что моя интонация Хлестакова заключается в том, что Хлестаков в момент его появления в городе N, человек, не осознавший своих талантов, человек, не верящий в свои силы, при этом, разумеется, стремящийся к чему-то такому, что позволяет ему пустить пыль в глаза окружающим. Все артисты немножко Хлестаковы, а кто-то – даже более чем…
– А вы – «немножко» или «более чем»?
– Когда ты начинаешь заниматься актерским ремеслом в 17 лет, ты Хлестаков, наверное, на 100 процентов. Тебе нечем восполнить эту зияющую пустоту внутри себя, потому что ты всего-навсего сосуд, пусть и звенящий, но абсолютно пустой, ничем не наполненный. Но когда тебе 40, ты либо надеешься, либо действительно чем-то наполняешь его.
– И все-таки – почему ваш Хлестаков говорит: «Я – Пушкин»?
– Эту фразу я придумал и убедил режиссера в ее правомерности, потому что Хлестаков, которого я играю, за эти четыре акта начинает осознавать себя как человек, способный на что-то. До этого это просто некий «бульон» из шалостей, страстей, попыток заполнить чем-то свою пустую жизнь. А тот аванс, который дали ему эти милые жители города N, окрылил его и дал ему возможность начать какую-то другую жизнь.
– А вы часто убеждаете режиссеров что-то изменить в их замысле?
– Это же всегда диалог, и мы занимаемся коллективным делом. Но разумеется, все зависит от конкретного случая. Когда я снимался у Сергея Владимировича Урсуляка, это была, скорее, тотальная режиссура и диктат, но в дружеской форме. За этим никогда не было самодурства или невнимания к актеру. Он ведь сам актер и актеров очень любит.
У Рогожкина в «Перегоне» был написан самим режиссером настолько блистательный сценарий, что ему даже не приходилось особо мне объяснять, что нужно делать.
Сейчас я снимаюсь в интересной истории под рабочим названием «Знахарь», и с режиссером Ярославом Мочаловым у нас очень хорошие, профессиональные, дружеские отношения. Мы почти ровесники, он немногим старше меня. Мне хочется верить, что это такое сотрудничество актера и режиссера, когда каждый из нас не боится и предлагает другому пробовать разные варианты. И это диалог, который на данный момент, хочется надеяться, приносит свои плоды.
– Вы как-то говорили, что вы – «актер Голомазова». Вы были у него в Театре Гоголя, сейчас – на Бронной. Какие-то постановки с ним еще планируются?
– А я говорил, что я – актер Голомазова? Возможно, это интерпретация журналистов, а может быть, время нас меняет. Конечно, это не значит, что у нас с Сергеем Анатольевичем плохие отношения, они – замечательные, рабочие. Но, тем не менее, на протяжении последних семи лет после «Ревизора» мы с ним вместе не работали. И, несмотря на то, что регулярно возвращаемся к обсуждению каких-то новых проектов, ни во что конкретное это пока не вырастает.
За это время я выпустил спектакль в театре Et Cetera «Драма на охоте», который поставил Антон Яковлев. Вышел спектакль Павла Сафонова «Оркестр» по пьесе Жана Ануя.
– А вы смотрели другие интерпретации «Варшавской мелодии»?
– Разумеется, никого, кому 40 и больше, не минула возможность посмотреть «Варшавскую мелодию» с Ульяновым и Борисовой, потому что ее постоянно показывали по телевизору в советские времена. Но специально я ничего не смотрел, и уж тем более, постановок, которые идут параллельно с нашей «Варшавской мелодией», Наша «Мелодия» идет уже 8 лет, мы ее сыграли не меньше 140 раз. Спектакль живет своей жизнью, развивается, надеюсь. Сейчас он мало похож на то, чем он был вначале.
Когда мне говорят: «Мы видели ваш спектакль на премьере», могу ответить лишь: «Ну да, странно, что помните…». Сейчас - это другая работа. С каким-то нашим взрослением и взрослением этой пьесы внутри нас, спектакль что-то приобрел. Мне кажется, он стал интересней, чем был изначально.
– Является ли для вас театр местом, где можно укрыться от реальности?
– Для меня театр – это место работы. Это не место, где можно укрыться от дождя или еще от какой-то иной непогоды, - это площадка, на которой у тебя есть возможность что-то сделать...
– Мир «вокруг» театра как-то влияет на атмосферу «внутри»?
– Если театр живой, он должен быть «светоотражателем» того, что происходит в мире в данную секунду. Но театр – не новости в праймтайм, нужна режиссерская воля, желание не только отразить реальность, но и создать свою собственную.
Но мне не близка современная драматургия. Отчасти именно поэтому мы с Голомазовым в последнее время не совпадаем.
– Вы не ведете свои страницы в соцсетях?
– Не хочу показаться ханжой, но все это размывает профессию. По крайней мере меня это разрушает. Я напротив избегаю внимания, а не ищу его. Мне достаточно того, что я и так на виду. Мир живет по своим законам, да, понимаю. Это его личное дело. Я как-нибудь сам.
– Для вас чье мнение ценнее – профессионального сообщества или зрителей?
– Для меня ценнее – свое мнение. Оно в каком-то смысле и самое строгое. И мнение близких мне людей. После премьеры «Исаева» мне не позвонил никто, ни один человек из профессионального сообщества. Ни с критикой, ни с добрым словом, ни с чем. И как ориентироваться на сообщество?... Оценить свою работу как полное фиаско? Да, тогда мне это было странно, но в какой-то временной перспективе этот случай (как пример) научил меня не зависеть от чужого мнения и даже от его отсутствия, заниматься профессией вне этого.
Модильяни писал картины не только для того, чтобы купить себе кусок хлеба, хотя и для этого тоже. Но он просто не мог не писать. Я себя с ним не равняю, но к тому, что ты занимаешься своей профессией не для кого-то, а исключительно для себя. Просто потому что не можешь этого не делать.
– А что помогает восстановиться, вернуть себе равновесие? Книги или музыка? Или что другое?
– Всегда по-разному. Скорее, любая возможность «отстегнуться» от Москвы, от города, уехать за город. И там уже все что угодно может быть: и книга, и музыка, и просто камин. И прогулка с собакой по лесу, забывание телефона где-то в куртке, когда вспоминаешь об этом только поздно вечером.
http://www.teatral-online.ru/news/20594/
Добавлено: 24 окт 2017, 19:55
